Афганский дневник сержанта Белозорова (часть 2)

Поужинали. Общее построение — боевой приказ. Выдвигаемся к парому. И постепенно все начинает складываться не по разработанному плану. Нет паромщиков. Река широкая, бурная. Их ищут несколько часов, окончательно темнеет. Потом переправа. Паром небольшой, перевезти всех за один раз не мог. Собрались, рассредоточились, двинулись в сторону ущелья. Дошли до царандоевского поста. Взяли проводников. Вторая и третья роты начали выдвижение по определенным для них маршрутам. Мы пока выжидали. Они должны были подняться в горы и двигаться чуть впереди нас. Спустя время выясняется, что рельеф у них очень тяжелый и они не успевают выйти на исходные позиции. Нам приказывают идти вперед, выполнять задачу. Мы выдвигаемся в заданный район, втягиваемся в ущелье. Проводники ведут.

Видим отдельный дувал перед кишлаком, где должны были находиться «духовские» часовые. Окружаем здание, врываемся — никого нет. Только теплый пепел в очаге. То есть недавно были и ушли. Докладываем ротному капитану Николаю Цебруку. Поступает приказ — продолжать выполнять задачу. Вносятся некоторые изменения: четвертая группа старшего лейтенанта Тарана поднимается справа в горы над кишлаком для прикрытия основных сил роты, ведь третья рота не успела выйти в заданный район, с гор мы не прикрыты. Занимаем оборону в дувале. Первая группа лейтенанта Николая Кузнецова и вторая группа лейтенанта Александра Котенко под командованием командира роты идут на проческу кишлака. К этому времени уже взошло солнце, эффект неожиданности утерян. Дальше все происходило как в замедленной съемке.

Пытаются убежать проводники, которые находились с нами. Пришлось их догнать и прибить…

Слушаем доклады групп, выдвинувшихся на проческу, — все тихо, спокойно. Заметили убегающих «духов». Открыли огонь. Двинулись за ними. И вдруг слышим, как увеличивается интенсивность и мощность стрельбы. Нас начинают из «зеленки» обстреливать.

Раздаются взрывы гранат. По сообщениям ничего нельзя понять. Огонь вокруг нас становится плотнее и прицельнее. Группу Тарана, которая над нами, начинают выбивать. По отрывочным докладам от ротного становится понятно, что идет настоящий бой. Есть убитые, раненые. Кто-то попал в окружение. Мы пытаемся доложить об этом командованию батальона. Из-за кривизны и высоты ущелья доклады от воюющей роты не проходят. Тут из того направления, куда входила рота в ущелье, выходят лейтенант Котенко и младший сержант Власов. Немного испуганные, но достаточно спокойные. Быстро двигаются в сторону выхода из ущелья. Нам успевают крикнуть, что в принципе все нормально, сейчас рота начнет выходить. Это нас несколько успокоило.

Я до сих пор не знаю, как эти люди вышли из той мясорубки и как такое могло случиться? Винить или оправдывать тоже никого публично не буду, хотя личное мнение на сей счет имею.

После их выхода интенсивность стрельбы возросла. Группа сверху пробовала отходить. Но ей выход уже перекрыли. Наши две группы начали планомерно окружать. Со связью было плохо. Докладов от окруженных не поступало. Мы попробовали выдвинуться к ним. Это оказалось невозможным. «Духи» открывали интенсивный прицельный огонь. Активно начали работать снайперы. У нас тоже появились раненые. И первый убитый.

В группе было два пулемета ПКМ. У меня и у сержанта Владимира Некрасова. Это было самое мощное наше оружие в том бою. Мы с Володей вели плотный огонь по наседавшим «духам», постоянно сменяя огневые позиции. Именно по нам особенно прицельно стали работать снайперы. Приходилось менять позиции все чаще. В одном из эпизодов боя я перекатился, дал прицельную очередь. Перебежал за валун на новое место. В это время Володя с пулеметом занял мое предыдущее место, только изготовился для стрельбы… Он был за большим камнем, я его не видел. Успел крикнуть: «Вовка, уходи!».
У меня до сих пор в ушах стоит звук этого выстрела. Володин пулемет только начал очередь и вдруг остановился, как захлебнулся. Кричу: «Некрасов!». Молчание. Сам продолжаю огонь, даю команду Косте Демиденко: посмотри, что там. Он прыгает за валун и… молчание. Спустя время: «Убили Некраса». Снайпер попал ему прямо в сердце. Смерть была мгновенной. По всем законам эта пуля была предназначена мне…

Бой разгорался. Группу Тарана почти сбили. Нас окружали со всех сторон. Связи с ротой не было. Там был слышен бой в разных частях кишлака.

Огонь по нам был очень плотный. Рядовой Игорь Куриленко вел огонь из автомата. Перекатился. Для прицельного ведения огня ему мешал камень. Он переложил автомат с правой стороны на левую. Только изготовился, как пуля попала ему с левой стороны в автомат, срикошетила от ствола и ранила в ногу рядового Валеру Цуканова.

«Духи» подтягиваются все ближе, продолжают обстрел из минометов и гранатометов. Подползают сами. Кистень просит разрешение на отход. Не знаю, получил он его или принял решение сам, в любом случае лейтенант Кистень смог организовать тактически грамотный выход группы. Времени у нас не оставалось. Мины все ближе, «духов» больше, огонь плотнее. Группируемся. Делимся гранатами. Насколько успеваем, перевязываем раненых. Определяем пути отхода. Забираем Некрасова и — в прорыв. Меня и рядового Олега Иванова оставили на прикрытие. Остальные отходили также по всем правилам. Часть отходит, часть прикрывает. Затем меняются. Выносим убитых и раненых. Очень пригодились навыки, полученные на тренировках. Мы остались с Олегом, смотрим, как ребятам удается пройти особо простреливаемые участки. И тут в атаку на нас пошли «черные аисты». Так называли пакистанских наемников — профессионалов, собранных со всего мира для священной войны с шурави. Они вели атаку очень грамотно и четко. Мы стреляли много, долго и достаточно точно. Наши уже вышли в безопасное место, стали прикрывать наш отход. Сумели выйти и мы. Не дали «духам» соединить второе кольцо, которым они пытались нас окружить. Чуть раньше вышли бойцы Тарана. Они тоже вынесли всех своих убитых и раненых.

В это время где-то в начале ущелья видим одну БМП нашей роты. На ней замполит роты лейтенант Семенов. Идут рядом замполит батальона майор Владимир Сергеевич Елецкий и бойцы нашей роты, которые оставались в расположении из-за болезни.

Оказывается, когда стало ясно, что с нашей ротой худо и она попала в засаду, приказали собрать всех оставшихся солдат, усилить бронетехникой и отправить на выручку. О проблемах доложили командованию бригады и группы войск.

Проехать напрямую было невозможно. Паром не перевозил технику. Мост был километрах в десяти. Пока собрались, получили приказ, объезжали по большому кругу… Дороги оказались заминированными, духи создали оползни и завалы. Броня пыталась пробиться, но не получалось. Гусеницы слезали с траков, колонна остановилась. Тут хочу отметить профессионализм и смелость механика-водителя нашей роты рядового Сергея Воронова. Он был лучшим механиком-водителем еще на этапе подготовки, а сейчас сумел провести свою машину через камни и завалы, прорвался к нам на помощь. «Аисты» попробовали продолжить атаку, но у нас уже было усиление броней, атака была отбита. Мы попробовали прорваться под прикрытием БМП-2 в ущелье, помочь нашим. Но «духи» подтянули тяжелое вооружение: ДШК, безоткатки, минометы. Открыли плотный сосредоточенный огонь. Мы вынуждены были отойти. Раненых, убитых отправили в расположение. Остальных — в горы, где находилась вторая рота.

Сколько прошло времени от начала входа в ущелье до момента нашего выхода из него, я не знаю. Иногда время летело, иногда замирало и двигалось как в замедленной съемке.

В это время уже разворачивалась армейская операция. Прибыли джелалабадский батальон, «вертушки», мотострелки, танки. Они пробовали прорваться через ущелье, из которого мы вышли, но не могли этого сделать — такой силы и интенсивности был огонь «духов».

Ночью произвели перегруппировку, и с утра начали новое наступление. Потихоньку осознавали масштабы трагедии. «Духи» отходили, оставляя тела наших солдат. С каждым часом их становилось все больше и больше...

Тела погибших были в ужасном состоянии: обожженные, разрубленные, опаленные взрывами.

Все останки свозили в батальон. Когда мы спустились с гор, не могли опознать три тела. Нас подвели на опознание. Трупы были обожженные, вздувшиеся на жаре, вместо лица — сплошная запекшаяся кровавая корка. Совместными усилиями — по кривизне пальцев, остаткам нижнего белья, особенностям строения головы — мы опознали тела. Точно помню, что это были Моряхин, Колмогорцев и Матох. Подписали документы.

Нас отправили на встречу с представителем ставки генералом армии Варенниковым. Он задавал вопросы, выслушивал ответы, но все было как во сне. Спустя время пришло сообщение — нашли тело сержанта Вити Тарасова.

Нас на «вертушке» закинули в ущелье для его опознания. Его тело нашли уже в другом кишлаке, на значительном расстоянии от места основного боя. Тело было сильно изуродовано. Как он там оказался — тоже нераскрытая тайна. Мы склоняемся к версии, что разведчик был тяжело ранен и его пытались вывезти в Пакистан.

За эти дни было еще несколько удивительных моментов. Спустя сутки вышел к своим сержант Володя Турчин с пистолетом и гранатой в руке. Практически все подробности об этом бое мы знаем из его рассказа. Также нашли очень израненного, но живого прапорщика Игоря Бахмутова. Одно из ранений у него было в голову, потерял много крови, но остался жив.

Как насмерть стояла рота, повторяться не буду. Об этом много написано в различных источниках. По нашим подсчетам, 17 человек подорвали себя вместе с «духами». Пацаны бились до последнего патрона и вдоха. Заканчивались патроны — кололи ножами…

Наши потери были огромны. В той операции первая рота потеряла 28 человек, вторая — троих. Тридцать один погибший — самые большие потери за всю историю войск специального назначения. Ребята погибли с достоинством и честью, не предав и не покорившись. «Духов» в том бою погибло более 140.

За тот бой звания Героя Советского Союза был удостоен лейтенант Кузнецов (посмертно). Остальных погибших наградили орденами и медалями. Хотя, на мой взгляд, большинство из них тоже были достойны звания Героя Советского Союза. В моей памяти они все так и остались — Героями.

Война продолжается

После мараварских событий осталось чувство подавленности. В палатки роты невозможно было заходить — они стояли полупустые. Настроение — хоть волком вой. Большинство офицеров отряда выехали в Союз сопровождать погибших к местам погребения. Вернувшись в батальон, офицеры рассказывали, какие трагедии происходили в семьях, когда они привозили «груз 200».

Большинство родственников считали этих офицеров лично виновными в гибели своих сыновей, мужей, братьев. Сколько было пролито слез, выслушано проклятий и угроз… Часть погибших была из Таджикистана. Рассказывали, в горном ауле местные мужчины предлагали офицеру вскрыть запаянный цинк, чтобы убедиться, их ли родственник там. Или, говорили, рассказывай, как он погиб, почему не научил его воевать, почему сам не умер в том бою? Вел ли себя в бою их солдат как истинный мусульманин? А большинство из сопровождавших офицеров не принимали участие в том бою и, быть может, даже ни разу не видели этих солдат…

В это время меняют командира батальона. И совершенно незаслуженно главным изгоем оказывается замполит батальона майор Елецкий. Очень справедливый, порядочный офицер и человек. Старался нам привить любовь к Родине. Его отправили в Союз и затем уволили в запас, фактически с волчьим билетом, с лишением всех льгот и привилегий. А он вырос в годы войны под Ленинградом. После школы окончил техникум, отслужил срочную службу, остался на сверхсрочную, прошел курсы, стал офицером. В спецназе прослужил более 15 лет. Об этих чудовищных недоразумениях мы узнали много лет спустя. Восстановить справедливость и вернуть честное, заслуженное имя уважаемому человеку смогли только в… 2009 году. Нужно было видеть глаза Владимира Сергеевича, когда это произошло, его радость от свершившегося!..

Служба продолжалась. Все ротное хозяйство осталось на нас — сержантах. Напомню, у нас в роте погибли командир роты, командир группы, старшина был тяжело ранен.

Через несколько дней начиналась армейская операция.

Остатки нашей роты, за исключением механиков-водителей, бросили в горы, на посты вдоль дороги, для прикрытия войск от нападения «духов». Нам указали точку на карте, поставили задачу, определили зону ответственности. Необходимо было забираться высоко в горы и занимать господствующие высоты. Нам придали саперов, которые заминировали все подходы к высотам. Не учли только порядок снабжения и питания. Приходилось спускаться вниз один раз в два — три дня, забирать еду в термосах и подниматься наверх. Занимало это часов пять — шесть. Особенно туго было без воды. Ввели режим жесткой экономии, который выдержать в голых горах под открытым солнцем было очень трудно.

Напротив нас, километрах в пяти, работали по склону горы наши штурмовики. Когда они бомбили — дух захватывало. Скалы превращались в щебень. В другой раз армейские артиллеристы ошиблись в координатах и накрыли нас снарядами своих гаубиц.
Благо мы успели укрыться и быстро по радиостанции доложить об ошибке. Но тех десятков разрывов вполне хватило для понимания мощи советского оружия. Никого не задело. У меня только осколок поцарапал кожу на голове. Размер осколка оказался со спичечный коробок. Я его долго хранил.

Потом в ущелье напротив начал работать снайпер, доставивший нам немало беспокойства. Приходилось укрываться, перебегать. Офицеров с нами не было. Я был старшим. В течение длительного времени наблюдали и вычислили-таки, где у снайпера лежка. Пристреляли в стороне похожее место. Разработали план. И тут к нам с инспекторской проверкой на пост прибывает заместитель командира батальона майор Михайло. Осмотрел, проверил, выслушал наш план по уничтожению. Начало темнеть. Я вывел пулемет на пристрелянную позицию. Снарядил ленту бронебойными, обычными и трассирующими патронами. Выставили «живца». Автоматчики не могли помочь — расстояние около полутора километров, эффективность автомата здесь близка к нулю. Майор в бинокль наблюдает за охотой. Снайпер клюнул на «живца», выстрелил. Я из пулемета короткими очередями — по нему. Больше нас снайпер не беспокоил...

Был еще эпизод. Хоть и некрасивый, но был. В горах решили помянуть пацанов. Достали дрожжей, решили поставить бражку. Емкости не было, взяли «цинк» из-под автоматных патронов, вскрыли сбоку, достали патроны — получилась емкость. Залили и поставили бродить. Тут мою голову посещает мысль: давайте подогреем на огне, чтобы быстрее бродило! Никто против не выступил. Развели костерок, поставили греться. Главному «самогонщику» дали ложку, сказали помешивать. Огонь разгорелся, подхожу проверить — вижу: помешивает варево, а на ложке скапливается какая-то смесь противного зеленого цвета. Беру ложку, достаю… Соображаю: «цинк» покрашен изнутри и снаружи защитной зеленой краской. От нагревания на костре краска начала отслаиваться, на жидкости плавают маслянистые пятна. Конечно, нашлись желающие, процедили, попробовали. Но пить эту муть было невозможно. Хорошо, хоть не отравились.

Вскоре армейская операция была завершена. Мы спустились в расположение.

Пополнение

В это время прибыло новое пополнение вместо погибших. Собирали солдатиков со всех пересылок, о спецназе они не слышали ничего. Знали только, что место, куда их прислали, очень гиблое.

Заменили комбата — пришел знаменитый, великий и ужасный капитан Григорий Васильевич Быков. «Гриша Кунарский», «Кобра». Солдатская молва была о нем не очень хорошая: очень строг. Кто-то винил офицера в гибели солдат, которые утонули при ночной переправе через горную реку Кунар. Служил он до нас начальником штаба джелалабадского отряда. Настроение у нас и так было хуже некуда, а тут еще нового комбата с такой историей присылают…

Надо отдать ему должное: полностью деморализованное, подавленное, разношерстное воинство он сумел объединить, возглавить и научить бить «духов». Взялся за все сразу: за боевую подготовку, требовал полного исполнения служебных обязанностей.

У нас в группе был очень тяжелый период. Офицеры еще не прибыли. Мы сразу после Маравар — в горы, кто-то остался в расположении, поступили новички. На посту я исполнял обязанности командира группы, здесь продолжил. Дисциплины никакой. Старики, которые прошли огонь, расслабились. У некоторых появилась мысль, что после того боя они уже все видели, все прошли, все выполнили и больше ничего делать никому не обязаны. Я для них не авторитет, мы равны, что по сроку службы, что по возрасту. Наверное, для меня это был самый страшный период за все время службы. Доходило до того, что, ставлю боевую задачу перед выходом — самый вредный демонстративно отказывается выполнять приказ. Достаю пистолет. Досылаю патрон в патронник. Направляю в отказника. Повторяю приказ. Смотрю в глаза и говорю: если не выполнишь, пристрелю за неподчинение. Подчинялся, но продолжал угрожать. Спустя годы думаю, применил бы оружие в том случае? Отвечаю себе, что в то время и в том положении — применил бы. Хорошо, что не довелось. С началом боевых все наладилось, и противостояние спало. Мы нашли общий язык и преодолели непонимание, не раз выручали друг друга, ходили в разведку и прикрывали спину. Повторюсь — очень непростой и тяжелый период службы. Стараюсь его не вспоминать. Но было и такое.

Первые успехи

Комбат Быков удачно придумал свою первую операцию. По наводке вылетел на «вертушке» буквально с 10–12 разведчиками на войну. Свалился в небольшой кишлак, взял пленного и вернулся. Пленный оказался сыном важного главаря. Назвали его «Васька». Он много знал и стал сотрудничать с нами.

Ввел Быков и новый элемент подготовки к операции. Собирал командиров групп и рот, ставил предварительную задачу на картах предполагаемой операции. Потом с ними садился в вертолет для облета и ориентировки на местности, с уточнением задачи каждому подразделению. Я несколько раз летал как командир группы на такие облеты. Очень эффективная вещь. Сразу привязываешься, намечаешь пути подхода-отхода. Утечка информации исключена. Все свои. Куда полетел вертолет — «духам» неведомо. Во время этих облетов испытали новое снаряжение. Бинокль стабилизирующий, который можно было использовать при осмотре местности в летящем вертолете или движущейся броне. Также испытали ударные гранаты. У обычной гранаты взрыватель приходит в действие через три секунды после метания. Если бросать в ущелье или с вертолета, она взрывается в воздухе, не причиняя никакого вреда противнику. У этих гранат взрыватель приходил в действие после удара о землю. Был не временной, а ударный. Правда, их потом сняли с вооружения. При резком броске ударник мог приходить в действие. Говорят, погибло несколько солдат. А жаль, доработать — и была бы очень эффективная вещь.

Удачным для нашей группы был выход в кишлак Суруби. Быстро подъехали на броне к окраине, спешились во время движения. Броня сделала маневр и ушла. Мы выдвинулись к кишлаку. Начали прочесывать. Произошло несколько стычек. Мне рядовой Петриков докладывает: нашел какой-то чулан, не пойму, что в нем. Вхожу, сдергиваю ткань, закрывающую полки. Они все заставлены новыми упаковками, баночками, коробочками, склянками с медикаментами. На радостях докладываю: «Москва» (это позывной командира первой роты), я «Москва-3» (позывной моей группы). Обнаружил склад медикаментов и принадлежностей к ним». Небольшая пауза. У меня в наушнике: «Я — «Кобра» (позывной комбата Быкова). Наркотики есть?». Я досмотрел, явных — нет. Комбат в это время прислал нашего медика на осмотр склада. Тот чуть не запрыгал от радости — так много всего из медикаментов там было. Вернули броню. Загрузили все отсеки. Медикаментов было больше тонны. Наша санчасть использовала их больше года. Было много перевязочного материала, антисептиков, переносных капельниц — видимо, «духи» готовились к войне и запасались материалом для лечения огнестрельных ран.

Во время этого выхода произошел веселый случай. Когда грузили медикаменты, я увидел на полках витаминизированные сиропы. Импортные, вкусные, разноцветные. Кормили нас неплохо, но в основном это были консервы. А у меня за спиной два курса физкультурного института. Вспоминаю: при интенсивных физических нагрузках необходима витаминизация организма. Беру несколько банок и прямо из горла их выпиваю. Несколько упаковок беру с собой, ребятам говорю, чтобы попробовали и тоже взяли с собой. Наелся и напился я этими витаминами по самую завязку. Мы выходим в горы, темнеет. Ночной подъем и переход. Через несколько часов начинает крутить живот. Причем очень сильно. Поднимаемся в горы по узкой тропинке, друг за другом. Вверх — стена, вниз — обрыв. Живот — разрывается. В общем, намучался я тогда. Пацаны пробовали немного, все обошлось. А я проклял большое количество витаминов на много лет вперед, когда все завершилось. Витамины употреблял только по чайной ложке, после еды, как рекомендовал Минздрав СССР…

Буквально за несколько недель у отряда, ведомого твердой рукой Быкова, появились положительные результаты. У моей группы тоже все складывалось удачно. За два с лишним месяца, пока командовал, не было у нас ни одного раненого и убитого. Обстановка в коллективе тоже нормализовалась, и служить стало гораздо легче. Лично меня комбат дважды представлял к медали «За отвагу». Жизнь налаживалась.

Карера

У отряда появились собственный боевой опыт, свои успехи. Ближние горы были очищены от «духов». Комбат начал готовить нас к серьезным операциям. Очень он хотел провести серьезное, знаковое дело. Чтобы показать «духам», кто здесь хозяин.

Самым сильным и неприступным районом, где было множество баз и лагерей, считался район Карера. Он находился километрах в 35–40 от расположения отряда. Об этом районе собиралось максимум информации от пленных, хадовцев, советников. Не раз облетали мы его на вертолетах. Когда у Быкова созрел план, нас, командиров рот и групп, несколько раз собирали, чтобы в деталях проработать операцию, обсудить вопросы взаимодействия как в отряде, так и с артиллерией, авиацией. Сложность еще была в том, что район переходил на территорию Пакистана. В случае нарушения границы — военный вооруженный конфликт, дипломатический скандал.

План был примерно такой. Выдвигаемся на броне ночью, спешиваемся на ходу, броня делает отвлекающий маневр и занимает огневые позиции километрах в десяти. Мы совершаем горный ночной переход. Выходим в заброшенный кишлак Гала, который находился недалеко от Кареры. Скрытно и бесшумно, не обнаруживая себя, располагаемся в нем. Наблюдаем в течение дня за районом, с наступлением темноты выдвигаемся, совершаем налет, уничтожаем мятежников, захватываем пленных, образцы документации, минируем что возможно — отходим.

Все развивалось по плану. Дошли, разместились. Переждали день, было очень жарко, вода была только та, что взяли с собой. Стемнело, выдвинулись. Вторая рота вышла не на ту позицию, где-то чуть звякнули — «духи» насторожились. Мы отошли, начали заходить с другой стороны. Умаялись здорово. Светало. Активный бросок на вершину горы, на боевой гребень. Главное условие победы в горах — кто выше, тот и побеждает. Успели буквально забежать на вершину. Полезли «духи», причем их было очень много. Комбат вызвал артиллерию и наводил лично, наблюдая в бинокль. Очень эффективно. Но «духи» продолжали лезть, роты были разрознены и заняли оборону на разных высотах. В рядах бойцов батальона паники не было. Четко оборонялись. Несколько атак отбили. Тогда «духи» подтянули минометы, ДШК, безоткатки и открыли плотный огонь. Мы залегли. А они пошли в это время в атаку под прикрытием своих минометов. Враг действовал очень четко, чувствовалась и выучка, и командирская рука. Когда подошли достаточно близко, прекратили огонь и пошли в стремительную атаку. Мы были готовы, комбат был с нами.

Руководил всеми нашими действиями, четко и ясно отдавал приказы. Его уверенность передалась всем участникам схватки. Атаку отбили плотным сосредоточенным огнем, высота была у нас. Численный перевес у врага был значительный. Нас всего около 100 бойцов. У него только в ближайших укреплениях до 1.500 человек.

Когда атака «духов» захлебнулась, они стали интенсивнее обстреливать нас из минометов. Сверху летели мины, а прямой наводкой били ДШК, чтобы мы не могли отстреливаться. У нас в отряде появились раненые. При обстреле накрыли мое укрытие. Все по классике: первая мина — перед бруствером, вторая — за, третья — моя. Успел перекатиться. Мина взорвалась недалеко. А я почувствовал, как по всей правой половине тела стеганули кнутом. Ноги взрывной волной приподняло в вертикальное положение и с силой бросило на камни. Боли сильной не почувствовал. Откатился. Перебежал. Упал. Почувствовал влагу сбоку. Потрогал рукой — кровь. Тут опять атака. Обороняемся. Доложил о ранении. При этом обстреле погиб сержант Андрей Ерченко, из второй группы нашей роты. Мина попала в его укрытие… Тогда же был тяжело ранен замполит второй роты старший лейтенант Илья Рыжанков. Пуля от ДШК ударила ему в бедро, выбила кусок кости. Бойцы спасли своего политрука. Наложили шину, остановили кровотечение, вкололи промедол. Отбили и эту атаку. Комбат вызвал авиацию.

Разворачивались полномасштабные военные действия. Получил приказ — отходить. Отошли, сгруппировались. Осмотрели всех раненых, погибших. Раненых собрали вместе. Меня назначили старшим, раз сам ранен, приказали выходить с ними к нашей броне. Начали медленный выход, помогая друг другу.

Во время перехода чуть со мной не случилась беда. Спускаясь по отвесной скале, оперся на раненую ногу. До сих пор помню это противное чувство: опираешься на камень, он остается у тебя в руках, а твердая опора проваливается вниз. Высота была, наверное, пять — семь метров. Благо, сказалась десантная подготовка, приземлился на ноги, сгруппировался, успел развернуться спиной к склону, понесло вниз, начал тормозить всеми частями тела. И очередной раз удача была на моей стороне. Чуть ниже по склону на обрыве росло дерево, похожее на акацию, очень колючее. Я успел за него схватиться и удержаться, несмотря на дикую боль от колючек. На память об этом эпизоде — шрамы на ладонях остались до сих пор. Как потом показал рентген, получил еще перелом лодыжки. Хорошо, что я тогда об этом не знал.

Нужно было выходить и выводить ребят. Вышли к броне, на подлете были «вертушки», нас посадили в них и — в госпиталь, в Джелалабад. Ну а в Карере война продолжалась. Для эвакуации тяжелораненого Рыжанкова и погибшего Ерченко вертолеты под огневым прикрытием сажали прямо в Кареру. Сколько было раненых в том бою, я не знаю. Сам вывел четверых, эвакуировали Рыжанкова. Его судьба сложилась очень достойно. Военные врачи спасли жизнь и ногу офицера, он очень долго, больше года лечился и восстанавливался в Союзе. Сумел преодолеть всю боль, вернулся в ряды Вооруженных Сил!

Ну а нас привезли в госпиталь. Смотрю, у врачей после осмотра меня лица не сильно довольные. Оказывается, множество осколков в разных местах. Сделали операцию под местным наркозом, достали осколки.

Пришли слухи об окончании операции в Карере. Все обошлось, все вышли. На календаре было 23 июля 1985 года.

Бои местного значения

В госпитале я пробыл недолго. Через несколько дней боль прошла. Вскоре стало значительно лучше, я начал собираться в батальон. Документов и формы одежды у меня с собой не было. Через земляка достал пехотную одежду и отправился в родную часть. Напомню, что находился я в Джелалабаде, а попасть нужно было в Асадабад. Между ними около 100 километров территории, на которой идет война. У меня ни копейки, ни документов. На попутках доехал до джелалабадских вертолетчиков. Узнал, когда ближайший борт в Асадабад. Пару дней покантовался. И наконец — в отряд. 2 августа прибыл в батальон. Наша рота была в наряде, вторая и третья — на операции. Через какое-то время стали поступать тревожные новости с этого выхода. Вторая рота зажата, есть погибшие, раненые. Не могут выйти. Очень плотный огонь. Строят всех оставшихся, во всех ротах. Собирают сборную роту: после наряда, больных, всех, кто остался. Экипируемся, доводят взаимодействие, на «вертушки» и — в горы, на выручку.

Добрались. Комбат — на острие, командует, но положение не очень. Вторая рота в ложбинке. Много раненых, убитые. Они пытались их вытащить и завязли еще глубже. «Духи» сверху полукругом ведут по ним огонь и не дают двигаться. Вызывается артиллерия, мы заходим во фланг, сбиваем с высоты «духов». Часть солдат спускается вниз и помогает второй роте вытащить всех своих. Выходя, вторая рота минирует все захваченное оружие и боеприпасы. Вытащить трофейное железо не было ни возможностей, ни сил. Вызываются «вертушки» для эвакуации. Меня вновь назначают старшим по доставке раненых. Командир группы лейтенант Кистень говорит: «Ты сам только после ранения. Сопроводи раненых до расположения». Вертолет зависает, забираюсь внутрь. «Духи» начинают вести огонь по неподвижному объекту. Расстояние — метров 250–300. Открываю иллюминатор, изготавливаюсь и веду заградительный огонь. Кто-то стреляет вместе со мной. Загружают раненых, какие-то ценные трофеи, и вертолет улетает. Когда приземлились, мы с летчиками вышли и осмотрели «вертушку»-спасительницу. Бортинженер насчитал только восемь опасных пулевых отверстий в машине, каждое из которых могло привести к выводу из строя и падению вертолета. Хочется сказать большое солдатское спасибо трудягам-вертолетчикам, которые под огнем, рискуя собой и техникой, спасали, доставали, эвакуировали нас.

В той операции больше потерь не было.

Через несколько дней — другая операция.

Вышли в горы. Ночной переход. К утру — на исходной позиции. Внизу душманская база. Скрытно ведем наблюдение. Комбат начинает наводить артиллерию. Вначале — пристрелка, потом — залпами. Очень удачно. Снаряды ложатся точно в цель. Мы сверху в бинокли наблюдаем, как мечутся «духи». Сами в столкновение не идем. Вызываем боевые вертолеты. Вдруг с фланга нашей группы начинается стрельба. Это группа «духов» вышла прямо на нас. Окопалась и ведет прицельный огонь. По интенсивности огня — их не более десяти человек. Получаем приказ — уничтожить. Появляются вертолеты, заходят в боевой вираж, на то место, где окопались «наши» «духи». Делают первый залп НУРСами. Я командую: «Москва-3» — в атаку, вперед!». Резким броском пытаемся сократить расстояние и уничтожить обороняющихся. Вертолеты делают очередной боевой заход. Мы бежим. Оборачиваюсь. Справа, чуть внизу, метрах в двадцати с пулеметом бежит рядовой Володя Мисоченко. Залп от «вертушек». У солдата прямо под ногами взрывается НУРС. Взрывной волной Володю отбрасывает в одну сторону, пулемет в другую. Бегу к нему, предчувствуя страшное. Но Мисоченко поднимается — сам! Отряхивается, берет пулемет и продолжает атаку. У него ни царапины, пулемет цел. Это было 18 августа, у парня день рождения был в этот день. После того случая я верю в пословицу: «В рубашке родился».

База при помощи артиллеристов и вертолетчиков была практически уничтожена. По приказу начали организованно отходить. Чтобы у «духов» не возникало мыслей о преследовании, вертолеты, барражируя, прикрывали наш отход. Начали спускаться с гор, под прикрытие нашей брони. В одном месте остановились на привал. Спускались по тропе, я шел замыкающим в группе и роте. Сразу за мной — солдаты второй роты. Присаживаюсь прямо на повороте тропы. Наблюдаю за обстановкой. Висят вертолеты, далеко внизу виднеется броня. Почему-то «вертушка» делает боевой заход и дает залп. Несколько взрывов. Возгласы от боли. Боец слева от меня, направляющий второй роты, тяжело ранен в грудь. Боец из нашей роты, который шел передо мной, ранен в ногу. Быстро делаем перевязки. Накладываем жгут. Спускаем с гор раненых. Было очень тяжело, но успели. Парней погрузили в «вертушки» — и сразу в госпиталь. Оба остались жить, но были комиссованы.

Мы тогда материли вертолетчиков здорово. Зачем они открыли огонь? Оказалось, увидели гнавшихся за нами «духов». Вертолетчики хотели прикрыть, командир чуть перепутал, стрелок чуть раньше нажал на гашетку… Винить их не могу. Летчики старались, но и ребята здоровье потеряли. Наверное, это можно назвать гримасами войны.

Между операциями

Наша жизнь состояла не только из операций и выходов. Было и свободное время. От жары спасало наличие обводного канала. Купались, как только была возможность. Возле расположения батальона был местный источник пресной воды. Там брали воду и местные, и мы. Там же происходили и недостойные вещи. Местные приносили наркотики и продавали солдатам. Это было не массовым явлением, но было. Один из бойцов второй роты очень пристрастился к этому зелью. На одном из выходов его тяжело ранило — оторвало ногу. Бойцу вкалывают обезболивающее, а оно не берет — для него маленькая доза. От болевого шока он и скончался.

Помню, как поймал у источника молодого бойца из пополнения, который обменивал наши сигнальные дымы оранжевого цвета. У «духов» их не было, а мы использовали для посадки вертолетов в горах и обозначения себя. Вижу, идет активная торговля. Боец из нашей роты предлагает дымы. Увожу его в подразделение. По пути он пытался оправдаться тем, что у них в пехоте, где он до нас служил, всем торговали, и это разрешалось. Можно было сдать его в особый отдел, парню грозил бы срок. Я поступил по-простому, по-солдатски. Сознаюсь, бил его сильно. Объяснял доходчиво, что торговать с врагами армейским снаряжением — нельзя. Парень понял, как мне показалось, навсегда. Стал потом нормальным солдатом, даже до сержанта дослужился.

Вопрос еды у солдат в любом месте и любой армии земного шара стоит всегда достаточно остро. Охота чего-нибудь особенного, не казенного. У нас еда была нормальная. Только достаточно однообразная. В Афганистане я впервые увидел и попробовал консервированную картошку в стеклянных трехлитровых банках. По вкусу — пресная, безвкусная вата.

Как-то к нам в отряд пришла колонна с продовольствием. Привезли в том числе и свежую картошку. Мы достали с ведро. Решили с ребятами сделать драники. Были Леня Мурашко, с которым еще в институте учились в одной группе, и Петя Дедович из-под Минска. Придумали, как сделать терку. Помог опять цинк от патронов.
Гвоздем пробили много дырок, так, чтобы образовались острые края. Натерли картошки, через маскхалат отжали. С пекарни взяли масла и муки, нашли свежие яйца. Замесили! Вышли на берег реки, развели костерок. Начинаем жарить. Только успеваем снять первую пробу, как начинается минометно-артиллерийский обстрел батальона. Мы — костер тушить, драники спасать, а потом в укрытие. До сих пор перед глазами — мечущиеся под разрывами ребята с клунками и сковородками в руках, бегущие в укрытие. После окончания обстрела мы продолжили готовить. Только подпортили «духи» нам ужин: от разрывов поднялось много пыли и песка, часть попала в картошку. Драники скрипели на зубах, но были очень вкусные.

Продолжение в 3-ей части...