Автор не приукрашивает события, правдиво рассказывает о том, свидетелем чего был сам. Разное бывало на войне, внезапно ворвавшейся в его жизнь.

После окончания школы в Минске Андрей поступил в Белорусский институт физкультуры. Но проучился недолго — вышло постановление советского правительства о призыве на срочную военную службу студентов дневных отделений вузов, которым исполнилось 18 лет. Белозоров мечтал о службе в десанте, морской пехоте или на границе. Во время одного из собеседований майор с десантными эмблемами на погонах спросил: «А не хочешь служить в спецназе ГРУ?». Он не знал, что стоит за словосочетанием «спецназ ГРУ», но поверил офицеру — дело стоящее.

Для того чтобы подтвердить, что он в хорошей физической форме, подтянулся 38 раз (спортивные разряды на уровне третьего взрослого на тот момент Белозоров имел по двенадцати видам спорта). Но надо было еще продемонстрировать свои интеллектуальные способности.

Некоторые вопросы, которые задавали при собеседовании, Андрей Анатольевич помнит по сей день: «Что не увеличивается под увеличительным стеклом?». Или «У нас на двоих восемь яблок. У одного на два яблока больше. Сколько яблок у каждого?», «Какой государственный язык на Кубе?». На все эти вопросы нужно было отвечать мгновенно и правильно. Фамилию майора, проводившего собеседование, Белозоров запомнил — Дмитрий Леонидович Корунов. Ему он очень благодарен за то, что тот отобрал его в этот загадочный спецназ ГРУ.

Служить предстояло в Белорусском военном округе. Хотя, утверждает Андрей Анатольевич, в те дни его вообще не имели права призывать в армию — еще не исполнилось 18 лет. Но, видать, что-то нарушилось в армейской канцелярии…

Карантин

Команда призывников на электричке прибыла в Марьину Горку. Всего было в карантине 24 человека.

Очень ярко запомнились в карантине три человека. Сержант Виктор Ачкасов, вычищенный, наглаженный, сухощавый. Сам он был из Ташкента, успел поработать на ташкентском авиационном заводе. Старшина — старший прапорщик Александр Павлович Лысов, кавалер ордена Красной Звезды, только что заменившийся после Афганистана. Лейтенант Валерий Даценко, выпускник спецфакультета Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища, умница, спортсмен.

Обстановка вокруг СССР тогда была очень напряженная и сложная. Несколько лет шла война в Афганистане. В сентябре в районе Сахалина советской ПВО был сбит южнокорейский боинг. Чувствовалось какое-то напряжение. А тут мы приходим служить в часть первой готовности.

Поначалу было сложно: заправлять по особому образцу постель, наматывать портянки, подшиваться, стирать форму в холодной воде… В карантине со мной произошел случай, который я запомнил на всю жизнь. Кормили нас в солдатской столовой — достаточно хорошо и вкусно, хотя и не совсем привычно после маминой еды. Паек был усиленный, десантный, раза в полтора больше, чем обычный армейский. И нас сержанты не раз предупреждали: с собой из столовой в карманах ничего не выносить! Кушать только во время приема пищи и только в столовой. Но есть хотелось постоянно, и как-то во время ужина я кусочек черного хлеба положил в карман, чтобы потом перекусить. Пришли в расположение, и тут сержант Ачкасов командует: «Карманы к осмотру!». Мы выворачиваем все из карманов. У меня и еще у одного солдата обнаруживают по куску черного хлеба. Звучит вопрос: «Не наедаемся?». И тут же распоряжение: «Будем тренироваться!». Нам, «залетчикам», приносят по буханке черного хлеба. Карантин строится, все по команде сержанта принимают упор лежа и начинают отжиматься, а мы — есть каждый свою буханку хлеба, всухомятку. Большего стыда и обиды я, наверное, не испытывал никогда в жизни… Был получен очень хороший и доходчивый урок, что можно и чего нельзя.

Первые шесть месяцев

После карантина приняли Военную присягу. Произносили ее текст с дрожью в голосе и волнением. Молодых солдат распределили по ротам и взводам. Так получилось, что мы вдвоем с Игорем Окрутом попали в первый батальон, в первую роту разведки, а остальные ребята — в связисты, автомобилисты, инженеры и даже в повара. В роте познакомился со своим «дембелем», человеком, на место которого я пришел служить. Это был сержант Александр Яцук. Он пожелал мне успешной службы. Спросил, в каком институте я учился, сказал, что тоже хочет поступить в физкультурный институт. К слову, в институт он поступил, и заканчивали мы его почти вместе, ведь я же был призван со второго курса. Сегодня Александр — успешный бизнесмен, меценат, владелец спортивного клуба. Еще Саша интересен тем, что установил рекорд части по метанию гранаты на дальность. Рекорд составил 98 метров!

Как выяснилось, на весь батальон — 96 человек — молодых только нас двое, остальные — старослужащие. Было очень сложно: боевая учеба, постоянные занятия, полевые выходы, учения, марш-броски. А еще — несение службы в наряде, в карауле. Первый прыжок с парашютом я совершил 13 февраля 1984 года. Помню, как долго готовили к нему. Прыжок с парашютом — очень запоминающийся момент! После приземления и выхода на пункт сбора по солдатской традиции перевели из чайников в парашютисты. Прямо на летном поле.

Служить меня определили гранатометчиком. Гранатомет весил дополнительно к общему снаряжению еще почти семь килограммов. А учили нас в части хорошо. Эти умения и навыки потом очень мне пригодились. Ротным у нас был дважды кавалер ордена Красной Звезды капитан Владимир Петрович Титов. Он строил учебный процесс с учетом боевого опыта.

Были даже успехи — мой портрет поместили на Доске почета как лучшего разведчика-гранатометчика батальона.

Запомнились эпизоды обучения рукопашному бою. Вначале все показывали, рассказывали, объясняли. Мы тренировались и отрабатывали приемы друг с другом, аккуратно, чтобы не покалечиться. И тут команда — «спарринг». Надевали бойцовские перчатки, в круг выходил старослужащий, как правило, кандидат в мастера спорта по боксу или борьбе, и работали с ним в полный контакт. Очень хорошо запоминались ошибки и недоработки в технике ближнего боя.

Когда вышел очередной приказ о призыве на военную службу, по солдатскому обычаю меня перевели в следующую категорию. «Дембеля» после опубликования приказа в прессе отдавали свое сливочное масло нам — двоим молодым. В день выходило по 17 порций. А порция была 35 граммов. Сливочное масло после этого тоже не очень жалую — наелся под завязку.

Вторые полгода службы

Спустя полгода вызвали меня к командованию и сказали, что моя кандидатура рассматривается на должность командира отделения. Были проведены отбор, соревнования, зачеты по всем сопутствующим дисциплинам. Я победил у воинов старшего призыва и был назначен командиром отделения.

Примерно в это же время мы проводили в Афганистан молодого прапорщика Сергея Леонидовича Чайку. Он служил в роте вместе с Яцуком и сознательно пошел в школу прапорщиков, чтобы после ее окончания и получения звания добиться направления в Афганистан.
(Он служил в отдельной кабульской роте, был награжден двумя орденами Красной Звезды и медалью «За отвагу».)

Служба была очень интересной. Летом выдалось много учений. Запомнились межокружные. Наша группа состояла из шести человек, командир — курсант из Рязани Иванов, продолжатель офицерской династии. По легенде учений, нас забрасывали в тыл врага. При подготовке достали общевойсковую форму, «гражданку». Вскрыть необходимо было ракетный дивизион в полевых условиях. Все получилось очень красиво — мы вдвоем переоделись в общевойсковую форму, ядро группы осталось на дневке. Проникли на охраняемую территорию, узнали месторасположение ракетных комплексов. Вернулись, доложили командиру. Ночью, уже в качестве диверсантов, проникли через систему охраны, «заминировали» важные объекты и скрылись незамеченными. Все получили благодарность от командования.

Но в другой раз случай был менее радужный.

В часть поступили новые средства радиосвязи «Ляпис» и «Околыш». Они были еще секретными и только принимались на вооружение в группы специального назначения. Для их проверки в условиях белорусских лесов были задуманы специальные учения. Выделялась одна группа разведки, к ней дополнительно придавались два радиста с новыми экспериментальными радиостанциями. Мы выходили на реальные объекты, добывали информацию, обрабатывали ее, готовили сообщение вышестоящему командованию, а радисты на новых станциях передавали его в центр. То есть и мы тренировались, и исследовались возможности новых радиостанций. Во избежание инцидентов с секретной аппаратурой командиру группы выдавалась специальное разрешение о том, что группу не имеют права досматривать без вышестоящего командования. В такую экспериментальную группу, забрасываемую на реальный объект, был назначен заместителем командира я. Возглавлял ее лейтенант Матюк. Время — ранняя осень. Мы десантировались в тыл, прошли маршем. По карте оценили район возможного расположения противника, разделились на несколько частей, каждый получил свою задачу. Я остался старшим с радистами и новыми рациями в условном месте. Спустя время мы должны были выйти в условленный район и встретиться с ядром группы, которое проводило основную разведку. Связь внутри группы должна была поддерживаться на внутренних радиостанциях, которые, правда, вышли из строя через несколько часов после начала учений. Погода была дождливая и туманная. Выждав время, которое было оговорено, мы начали выдвигаться на встречу с основной группой. Карты и компаса у нас не было, видимость — нулевая. В общем, в тумане. Мы с радистами оказались прямо в центре лагеря ракетчиков. И вышли прямо на часового с оружием, который охранял замаскированные боевые позиции. Он увидел нас случайно, обомлел, передернул затвор автомата, дослал патрон в патронник и, не говоря ни единого слова, направил на нас взведенный автомат. Руки у солдата среднеазиатской национальности тряслись, и он не мог сказать ни единого слова, очень волновался. Мы пробовали с ним заговорить, один из радистов был азербайджанцем, обращался к нему на тюркских языках, но тот смог только закричать. Нас окружили, навели на нас оружие и повели, а затем повезли на автомобиле к вышестоящему командованию ПВО. Меня как старшего по званию привели на допрос к их командиру, полковнику. А у меня с собой ни одного документа — мы же в разведке. За дверью — два радиста с секретными рациями. В помещении, помимо полковника, еще несколько старших офицеров, которые внимательно слушали допрос. Я им сразу сказал, что о себе не могу ничего сказать, у командира есть документ, подтверждающий наши полномочия, но где командир, я не знаю и больше ничего не скажу, так как не имею права. Они долго думали, задавали разные вопросы, но я на них упорно не отвечал. Тогда полковник принял решение вывести меня из комнаты, обсудить ситуацию с офицерами и затем допросить радистов. Когда меня вывели в коридор, я увидел радистов, понял, что их не обыскивали, рации и оружие при них. Мелькнула мысль, что это, наверное, единственный шанс на побег. Конвоиры отвлеклись, а мы бочком, бочком и — бегом в лес. Оторвались от преследования и стали думать, что делать. Мы не знали, где находимся, где наши, где противник. Решили идти на юг: я помнил, когда показывали карту, что наши должны быть где-то там. Мы шли остаток дня, вечер, ночь в дождь, переночевали в стогу, вымокли и замерзли, оголодали. С наступлением светового дня опять двинулись дальше и к обеду вышли на проселочную дорогу. Залегли возле нее и стали наблюдать. Нас должны были искать. Прошло несколько часов, увидели военную машину, принадлежавшую нашей части. Встретились. Получили от командира по полной программе. С одной стороны, сохранили секретную аппаратуру и вышли к своим, с другой — попали «в плен», не выполнили задачу. Очень серьезный момент был тогда, заставил задуматься о многом.

Формирование батальона

Поздней осенью 1984 года пришло сообщение, что на базе нашей бригады будет сформирован отдельный отряд (батальон) для прохождения дальнейшей службы в Афганистане. С начала афганской кампании выяснилось, что самые лучшие результаты — у воюющих частей ГРУ. Все это, конечно, было покрыто завесой секретности. Группам специального назначения были приданы боевые машины пехоты, бронетранспортеры, установки ЗСУ («Шилки»), усилившие огневую мощь и вооружение разведчиков. Когда все документы на самом верху были подписаны, началось формирование батальона. Солдаты и офицеры прибывали в Марьину Горку со всей страны: из Прикарпатского, Московского, Забайкальского, Дальневосточного военных округов. Командиры боевой и автомобильной техники, механики-водители, наводчики-операторы, радисты, санинструкторы и медики — из военнослужащих, проходящих службу в Белорусском военном округе. Причем срок их службы должен был быть не менее шести месяцев, но не более полутора лет. В основном все шли добровольно, без принуждения.

Штатная численность батальона должна была составлять 550 человек. А в нашей бригаде всего служило около трехсот человек. И задачи по несению службы с соединения никто не снимал.

Когда прибыли бойцы из разных мест, нас поселили в отдельную казарму, представили офицерам. Первые несколько недель были очень серьезные трения между солдатами. Нужно было зарекомендовать себя, сработаться, начать выполнять единые задачи. Определить, кто будет старшим, кто подчиненным. Просто выявить, кто сильнее и лучше. Определить, как будем действовать. Батальон по бумагам вроде мотострелковый, с БМП и БТР, а задачи должны выполняться сугубо спецназовские: засады, налеты, поиск, захват караванов и опорных пунктов. Многие из прибывших младших командиров о тактике спецназа не слышали вообще, да и о существовании таких войск никогда не знали. Национальностей в основном они были среднеазиатских и кавказских, русский язык понимали не очень хорошо.

Надо было как-то приспосабливаться друг к другу. Начали получать технику, которую никто, кроме мотострелков, не видел.

Офицеры были в основном из разведки, служили вместе с нами. Зима 1984 года была очень морозная. А у нас то стрельбы, то разгрузка вагонов со снаряжением, оружием, боеприпасами, то получение нового оружия. Вооружение, технику, обмундирование — все получали только новое, со складов, причем не с консервации, а самое новое. Иногда, правда, выходили курьезы. Как-то пришли разгружать два вагона с беговыми лыжами, лыжными палками и ботинками. Зачем они в пустынном Афганистане? Но раз положено по довольствию — получите!

Тут происходит неприятная вещь. Полным ходом идет формирование батальона, оформлены списки, а меня вызывают к командиру и приказывают: «Товарищ младший сержант, вы остаетесь для прохождения дальнейшей службы в бригаде и вычеркиваетесь из списков батальона». Это было очень неожиданно и непонятно. Я очень хотел служить и воевать, считал себя морально и физически готовым и способным к защите Отечества. Причину мне назвали серьезную — остается мать-одиночка с малолетним сыном на руках. Это позволяло мне не служить в Афганистане.

Я позвонил маме, попросил приехать ко мне. Когда она приехала, мы долго-долго разговаривали. Я попытался ее убедить. Я очень хотел, чтобы она поняла, почему я должен ехать туда. Она все поняла и благословила. Сказала: ты сможешь, смотри, чтобы мне за тебя не было стыдно.

Но это было лишь частью дела. Меня должны были восстановить в списках согласно приказу. И тогда я предпринимаю отчаянный шаг — иду на прием к командиру бригады полковнику Сапалову. Суть моей просьбы была проста: отправьте меня служить в Афганистан, я готов, сержант, отличник боевой и политической подготовки, мать отпускает и благословляет, если меня не отправят, то я ответственно заявляю — сбегу из части выполнять свой воинский долг.

Он, конечно, был удивлен и озадачен: обычно приходили и просили о том, чтобы сына оставили в Союзе, не отправляли в далекую страну… Но офицер разобрался в ситуации. Мне было сказано: «Приказ о твоем переводе обратно будет подписан. Служи достойно, не опозорь бригаду!».

Наказы всех этих мудрых людей я старался соблюдать.

Чирчик

Вернулся обратно в батальон. Активно продолжали готовиться: очень много было погрузок-разгрузок. Ведь батальон должен был везти с собой технику, оружие, боеприпасы ко всем видам вооружения, стационарные и переносные радиостанции, маскировочные сети, бревна, кровати, матрацы, подушки, постельное белье, печки, полевые кухни, запас продовольствия, обмундирование, обувь, технические станции… После встречи нового, 1985 года была определена дата отправки эшелонов — 13 января, место назначения — г. Чирчик (Узбекистан), в 60 км от Ташкента, расположение бывшей воздушно-десантной дивизии, которая вошла в Афганистан в 1980 году.

Провожало нас практически все командование Белорусского военного округа. Говорили высокие и правильные слова. Было много родителей, знакомых, друзей. Мы проходили маршем под звуки оркестра, нам приветственно махали.

Ехали достаточно долго, дней семь-восемь. И все это время нужно было нести службу, караулы, помогать готовить еду. Запомнились снежные бесконечные казахские степи с верблюдами у железнодорожных путей.

Прибыли в Чирчик, разместились в казармах, началась настоящая боевая учеба. Выходы в горы, которые давались гораздо сложнее, чем на равнине и в лесах. Всевозможные учения с боевой стрельбой. Очень хорошую подготовку давал нам капитан Ершов — инструктор, прошедший Афганистан.

Меня к тому времени назначили командиром отделения на БМП-2. И необходимо было провести ночные стрельбы из боевой машины пехоты. Благо рядом был специальный полигон. До этого я никогда не стрелял и не заряжал БМП-2, оказалось, это целое искусство. Экипаж был интернациональный. Механик-водитель — туркмен Бяшим Ачилов. Команды в шлемофон на русском не понимал. Просил, если команду дают ему, произносить вначале слово «механик» и после этого — саму команду. Белорус Петя Севко был наводчиком-оператором БМП-2, грамотный, разбирающийся специалист, он в основном нас всех и учил обращению с боевой машиной. А командиром БМП-2 был узбек младший сержант Сахоб Махомадиев, только прибывший из «учебки» вместе с техникой (по-русски он понимал, но не говорил). Мне поставили задачу — освоить все специальности на БМП-2 и стать командиром отделения. Потом научить разведчиков правилам пользования и применения БМП-2.

Очень запомнились первые ночные стрельбы на полигоне под Чирчиком. Днем все просто, ясно и понятно. Прицел, дальномер, выбор цели, фиксация в стабилизатор, короткими, огонь… Ночью были свои особенности. Стреляли тремя боевыми машинами. Получив команду руководителя, каждый командир, находящийся внутри БМП-2, подавал команду «Вперед». Необходимо было выдерживать линию движения, не попасть под огонь своей техники, объезжать препятствия, следить за полем боя, где подсвеченные мишени появлялись неожиданно. Все это происходило в шуме, гаме, предстояло отдавать команды внутри машины: «Механик! Механик! Механик! Налево!». Каждая БМП-2 стреляла по своим мишеням, в случае промаха огонь с КП корректировался, и мишень уничтожалась огнем другой боевой машины.

Вышли на исходный рубеж. По команде тронулись, все шумит, грохочет, смотрю за движением в линию, следим за боевой обстановкой. Первыми стреляли наводчики. Петя все поразил на отлично как из пушки, так и из пулемета. Потом настал мой черед. Я — оглохший, адреналин зашкаливает. Петя заметил появившуюся мишень впереди по курсу, сказал мне. Я пытаюсь найти и поймать ее в прицел. Все скачет, огоньки подсветки мишени прыгают, идентифицировать не могу, что это за мишень, время на выполнение упражнения заканчивается. У Пети, который тоже за всем наблюдает в прицел, спрашиваю: «Поймал я мишень? Можно стрелять?». Как мне показалось, он сказал: «Можно». Я и нажал на гашетку со всей пролетарской ненавистью к мировому империализму… Пошла длинная очередь снарядов из пушки, и вершина сопки на границе стрельбища получила свою порцию железа. Оказалось, я метился в огни, ограждающие границу стрельбища, ствол был поднят градусов на 60 – 70… Стрельбы сразу прекратили, дали приличную взбучку, провели тут же корректировки. Стрелять, водить и командовать БМП-2 я с тех пор и научился!

Очень много времени уделяли пристрелке оружия. Особенно специального вооружения — АКМС с ПБС, АПБС, АГС-17, СВД, ПКМ, «Шмель»… Также изучали средства радиосвязи, минно-подрывное дело, тактическую подготовку, тренировали выносливость, совершенствовались в рукопашном бое. И учили нас всему по-настоящему.

В описаниях событий того времени часто встречается мнение, мол, бросали на войну необученных, неподготовленных солдат и использовали их как «пушечное мясо». Я с таким не сталкивался, нас готовили и обеспечивали всем необходимым по высшему разряду. И многое потом на войне очень пригодилось.

Иногда выпадало свободное время. Ходили в увольнение в город, бегали в «самоходы». Сделали две красивые «дембельские парадки» — солдатскую и сержантскую. Если внимательно посмотреть на студийные фотографии перед вводом батальона в Афганистан, то все бойцы роты — в этих «парадках».

Тогда же в одной из самовольных отлучек мне подарили собаку — дворовую овчарку. Щенку тогда было месяца два-три. Назвал Моня. Провез в Афган, делился с ней своей пайкой. Жила Моня потом возле нашей палатки. «Духов» чуяла издалека, лаяла и рычала. В расположении батальона могли спать спокойно — Моня сторожила. После моего «дембеля» она осталась в части и служила верой и правдой.

Иногда пили чай. Для его приготовления использовали известный солдатский кипятильник из двух лезвий и пол-литровую стеклянную банку. Захотелось как-то выпить много чаю, вскипятить сразу трехлитровую банку. Предложил: давайте из жестяной банки согнем кипятильник в форме подковы, сделаем в четыре слоя, тем увеличим площадь и, соответственно, скорость закипания воды. Сказано — сделано. Дело было в казарме. Подошли к розетке, «кипятильник» опустили в банку с водой, вилку — в розетку. Немая сцена. Наше произведение в банке начинает шевелиться, хлопок, вспышка в розетке, вырывается огонь и начинают гореть провода, идущие от розетки к электрощиту. Выдергиваем вилку из розетки, гаснет свет во всей казарме и, как показалось, в половине Чирчика. Виновных потом не нашли. На орехи получили все. Но мы были довольны — спасли казарму от пожара! Не зря в средней школе сдавали взносы в фонд «Юный пожарник»!

В Чирчике я первый раз попробовал алкоголь и запомнил этот момент на всю жизнь. До армии капли спиртного не пробовал. А тут отправили нас на разгрузку вагонов с нашим обмундированием. Я был старший. Пока разгружали, солдатики где-то купили домашнего напитка. Дело было ночью, горел костер, на улице — минус 15–20 0С. Налили мне в кружку. Попробовал — компот из слив, вкусный, сладкий, без запаха алкоголя. Сразу и не разобрал. Оказалось, это особенность местного домашнего вина. Пьется как компот, голова чистая, светлая, а ноги не идут. А у меня такое было первый раз в жизни. Пару кружек выпил, погрузку закончили. Командую: «По машинам!», пытаюсь залезть на борт «Урала» и не могу этого сделать. Падаю, ноги заплетаются, ни стоять, ни идти не могу. Через борт автомобиля, как бревно, меня перекинули и спать в казарме уложили. А наутро голова трещит, муторно. Ощущение запомнилось надолго.

Вокруг батальона происходили интересные вещи. Часть солдат была из Средней Азии. К офицерам приезжали целые делегации от аулов. Родственники предлагали любые деньги, баранов, лишь бы сыновей перевели в другую часть. Некоторые братья-славяне пытались «косить» по-другому. Калечили себя, заболевали, притворялись, что ничего не умеют, не могут освоить оружие или технику, просили перевести в роты обеспечения, портили технику.

Два солдата из нашей роты, славяне, из Витебска и Крыма, один моего призыва, другой младшего (прибыли из мотострелков), начали портить технику и пытаться «откосить» от предстоящей службы. Я их предупредил раз, другой. Гадости продолжались, пришлось припугнуть и ударить для острастки. И тот, который моего призыва, доложил в особый отдел и окружную прокуратуру о рукоприкладстве и неуставных взаимоотношениях. Прокуратура начинает расследование, их возят на допросы в Ташкент. И на меня появляется какое-то «дело». Начало марта, мы уже по-боевому грузимся в эшелоны, готовимся к переезду в Термез и последующему переходу на технике государственной границы с Афганистаном. А меня с утра везут в Ташкент, в окружную прокуратуру. Конечно, как обухом по голове. Допрашивали меня часа три. Вывели в коридор, к следователю зашел замполит нашей роты лейтенант Игорь Викторович Семенов. Беседовали они долго. Вышел, сказал: «Поехали, не посадят тебя. Я партбилетом поручился. Мы теперь воедино связаны». Испытываю безграничную благодарность к этому порядочному и ответственному офицеру-политруку. Спасибо, что поверил и понял мотивы моих поступков.

Может показаться, что над нами не было контроля и мы были предоставлены сами себе. Это не так. Офицеры постоянно находились с нами и пресекали любые поползновения нарушить дисциплину.

Марш

18 марта 1985 года мы пересекли общей колонной государственную границу и вошли в Афганистан. Все вооружение вычищено, смазано, везде — полный боекомплект. Прячу в глубинах БМП-2 щенка Моню. Собака потом не раз выручит и скрасит тоску по дому. Настроение тревожное, впереди — неизвестность, чужая, враждебная страна. Мы уже знали, что батальон будет располагаться в провинции Кунар, городе Асадабаде. Там дислоцировался мотострелковый батальон 66‑й бригады. Место, по отзывам всех знавших Афганистан, самое гнилое и страшное на территории Афганистана. Граница с Пакистаном проходит почти по реке Кунар — она будет протекать недалеко от нашего батальона. В ходу была пословица: «Если хочешь пулю в зад, поезжай в Асадабад!». В общем, наслушались ужасов про это место достаточно.

Колонна шла спокойно и ровно. Сказались тренировки и подготовка к вводу батальона в Афганистан командованием 40‑й армии. Хайратон, Саланг, Кабул. При подходе к Салангу, на самом перевале и после него много поврежденной военной техники. Ахмад Шах Масуд, «панджшерский лев», свирепствовал тогда сильно. Мы прошли спокойно, без боестолкновений. В Кабуле была остановка на день. 21 марта – встреча афганского Нового года. Советских войск тогда под Кабулом стояло много. Народ, конечно, праздновал, тем более со дня на день должен был выйти очередной «дембельский» приказ. С наступлением темноты все небо «расцвело» трассерами, сигнальными ракетами, фейерверками. Мы были очень удивлены.

Самим нам запретили даже думать об этом. Но расцвеченное трассерами ночное небо Кабула запомнилось. Потом добрались до Джелалабада (там располагалось командование бригады спецназа, которой подчинялся наш батальон). Там же стоял еще один, аналогичный нашему батальон спецназа ГРУ. Он находился там несколько месяцев, был уже обстрелянный, боевой, с хорошими результатами. Мы ходили в их зону ответственности несколько раз на совместные операции. Учились воевать у этих спецназовцев, перенимали боевой опыт. Ну и завершающий бросок — на Асадабад. Место, где мы будем служить.

Первое впечатление. БМП-2, вся в пыли и копоти, заворачивает — и открывается земля внизу. Впереди река — широкая, быстрая, полноводная. Прямо под обрывом дороги — идущий от гидростанции рукотворный канал, который затем впадает в эту реку, и полуостров каменистой суши. Была еще жиденькая оливковая роща. И ни одного здания. Тут нам предстояло обустраиваться.

Каждое подразделение получило свое место под сооружение палатки. В роте четыре группы, в группе — 28 человек, на каждую группу — по палатке. Начали копать землю для установки палатки — она песчано-каменистая. Лом и лопата почти не берут. Быстрее других соорудили себе жилье саперы — небольшими зарядами малых тротиловых шашек взрывали почву и потом ее выгребали.

На обустройство нам дали несколько дней. Ведь, кроме палаток-казарм, нужно было сделать парк для техники, столовые, штаб, медпункт, стационарный пункт связи, караульное помещение. И много чего другого.

Первые выходы

Несмотря на мероприятия по обустройству территории, продолжалась боевая учеба. Прибыло несколько вышестоящих офицеров для передачи опыта и подготовки бойцов. Помню занятия, которые с нами проводил майор Корунов, который в свое время отбирал меня в спецназ. Пошли на стрельбы. Вышли на берег бурной широкой реки. Он ставит задачу-вводную: «Группа мятежников переправляется через реку. Разведчики обнаружили их и открыли огонь на поражение. Порядок мятежников расстроился, и они решили выходить из-под обстрела, используя быстрое течение реки. Ваша задача — уничтожить противника». Сам зашел вверх по течению, бросил несколько деревянных ящиков, которые подхватило течение и понесло. Мы открыли огонь. Признаюсь, поначалу мы не могли попасть ни в один ящик, проплывающий и ныряющий в потоке. Только внося корректировки, делая упреждение, научились попадать. Оказалось, стрельба в тире или на стрельбище имеет мало общего с тем, как это происходит на самом деле.

Совершали выходы в окрестные горы и заброшенные кишлаки — вырабатывали выносливость, адаптировались к горам, учились прочесывать кишлаки. Также отрабатывали элементы отхода группы. Поступали различные вводные, например: «Рядовой Иванов ранен в ногу. Наложить повязку. Вынести из-под огня противника». Одни прикрывали, другие выносили «раненого» в укрытие, накладывали жгут, делали перевязку. Окружающая обстановка очень подстегивала к правильным действиям. Все недостатки, как тактические, так и физические, были сразу заметны. Они вскрывались, изучались, принимались меры к их устранению. Хочу сказать, что впоследствии все эти многочисленные и изнурительные тренировки нам очень пригодились и помогли спасти не одну солдатскую жизнь.

В середине апреля все три роты разведки нашего отряда совместно с другим батальоном пошли на боевой выход под Джелалабад. Более опытные разведчики должны были нас «обкатать» в деле. Нас берегли, ставили второстепенные задачи, показывали и подсказывали, что делать и как двигаться в процессе всей операции.

Тогда ярко запомнился один момент. Зажали «духов» в горах, человек пять. Они спрятались за небольшим укрытием. Расстояние было значительным, «духи» потихоньку стали уходить в горы. Вызвали «Шилку», приданную на усиление, отдали приказ на поражение. Мы находились недалеко и наблюдали за действом. «Шилка» повела всеми своими четырьмя стволами в сторону противника и дала залп. Были видны вспышки от взрывов, разлетающаяся в клочья одежда, камни, оружие. И так несколько раз. Стрельба прекратилась. Разведчики поднялись к тому месту, собрали «духовское» оружие. Вернулись, доложили, сколько обнаружили убитых «духов». Скорострельность и точность выстрелов «Шилки» впечатлила. Не зря ее «духи» называли «шайтан арба».

В общем, после первого настоящего боевого выхода в батальоне царило состояние, похожее на эйфорию. Тренировки продолжались, и командир отряда начал просить у вышестоящего командования самостоятельный боевой выход в зоне ответственности нашего батальона. Такое место и возможность очень быстро нашлись…
Это был тот выход, который черной краской вписан в историю всех войск специального назначения, — Маравары.

Маравары

Я не знаю, кто, как и зачем планировал эту боевую операцию. Никого не хочу осуждать и упрекать. Пусть это останется на совести тех людей, если они в чем-то виноваты. Я был участником событий на небольшом участке боя и не могу до конца быть объективным в оценке произошедшего. Попробую рассказать, что видел и пережил.

Недалеко от расположения батальона, на противоположном берегу реки Кунар, чуть в стороне, располагалось Мараварское ущелье с одноименным кишлаком и несколькими другими кишлаками вдоль ущелья. Вело оно к пакистанской границе. Прямо в начале ущелья, на высотке, располагался пост царандоя (афганской армии), который должен был контролировать и наблюдать за перемещениями в этом ущелье. И в случае обнаружения скопления групп мятежников вызывать артиллерийский или другой огонь с целью их уничтожения. По разведданным, «духов» в ущелье было достаточно много, и у них там — что-то типа перевалочной базы.

Идея достаточно проста. Выходим тремя ротами. Вторая и третья поднимаются по хребтам и двигаются по гребню вдоль ущелья. Первая рота — по низу. Одна из групп снимает блокпост мятежников в количестве пяти — семи человек, освобождает проход в кишлак для прочески основными силами. Рота досматривает кишлак, в случае обнаружения неприятеля — уничтожает. Захватывает оружие, документы, пленных. Подразделения сверху прикрывают на время проведения всей операции. Все должно было произойти ночью, неожиданно для неприятеля, и принести успех. Были проведены предварительные мероприятия. Выход достаточно серьезно готовился. Командир батальона вместе с командирами рот, групп, отделений, участвовавших в операции, изучили предстоящее место боя, оценили возможности и пути подходов и отходов.

Мы переправились через реку на пароме, прошли до входа в ущелье, поднялись к царандоевцам на пост. Осмотрели все входы-выходы, окрестные склоны. Комментарии давал какой-то проводник из местных.

Это была роковая ошибка. Наши планы слишком ясно читались. И были доложены противнику.

Удивил один момент: ущелье имело поворот и практически не просматривалось, не был виден ни кишлак Маравары, ни пост мятежников. Но на это тогда как-то не обратили внимание.

После рекогносцировки вернулись в расположение батальона в спокойствии и готовности выполнить поставленную задачу. Операция должна была длиться несколько часов. После ужина — переправа, пеший марш, роты в горы на прикрытие, снимаем часовых, проческа, выход. К завтраку, максимум — к обеду планировали вернуться. Но…

Нашей группе по плану отводилась, наверное, самая ответственная роль. Командиром группы № 3 первой роты был чемпион Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища по рукопашному бою, мастер спорта по таэквондо лейтенант Александр Кистень. С нами офицер дополнительно занимался рукопашным боем, чтобы мы были готовы снимать часовых, брать пленных, захватывать посты. Нам поставили задачу: снять охрану мятежников и расчистить путь роте для прохода в кишлак. Мы отобрали оружие, каким будем пользоваться, были назначены ответственные за каждое действие. Смоделировали различные ситуации развития событий. Собирались очень тщательно.

Проверяли, чтобы ничто не бренчало, не гремело, не блестело. Во время подготовки был один неприятный момент. У значительной части личного состава началась дизентерия, и много бойцов и офицеров маялись животами. Их решили не брать, на что они обижались, но приказ есть приказ. Общее количество готовых к выходу составило около 100 человек.

Продолжение во 2-й части...